Неточные совпадения
Молчание длилось,
тяжелое и неловкое.
Несколько минут в кабинете стояло напряженное
молчание, одинаково
тяжелое для обоих собеседников.
Она вздохнула трудно и тяжело, как бы переводя дыхание после
тяжелой работы, и оглянулась кругом. Она не могла бы сказать, долго ли длилось
молчание, давно ли смолк студент, говорил ли он еще что-нибудь… Она посмотрела туда, где за минуту сидел Петр… Его не было на прежнем месте.
Наступила
тяжелая минута общего
молчания. Всем было неловко. Казачок Тишка стоял у стены, опустив глаза, и только побелевшие губы у него тряслись от страха: ловко скрутил Кирилл Самойлу Евтихыча… Один Илюшка посматривал на всех с скрытою во взгляде улыбкой: он был чужой здесь и понимал только одну смешную сторону в унижении Груздева. Заболотский инок посмотрел кругом удивленными глазами, расслабленно опустился на свое место и, закрыв лицо руками, заплакал с какими-то детскими всхлипываниями.
Васин, который, как успел рассмотреть Володя, был маленький, с большими добрыми глазами, бакенбардист, рассказал, при общем сначала
молчании, а потом хохоте, как, приехав в отпуск, сначала ему были ради, а потом отец стал его посылать на работу, а за женой лесничий поручик дрожки присылал. Всё это чрезвычайно забавляло Володю. Он не только не чувствовал ни малейшего страха или неудовольствия от тесноты и
тяжелого запаха в блиндаже, но ему чрезвычайно легко и приятно было.
Прошло несколько минут в
тяжелом для обоих собеседников
молчании. Екатерина Петровна наконец поднялась со стула.
Молчание, еще более
тяжелое, водворяется в комнате. Девицы берут со стола канвовые работы, и руки их с заметною дрожью выделывают шов за швом; Арина Петровна как-то безнадежно вздыхает; доктор ходит по комнате и насвистывает: «Кувырком, ку-вы-ы-рком!»
Кожемякин,
отяжелев после обеда, удручённый долгим
молчанием, усмехнулся и не мог ничего ответить. Надув щёки, Шкалик вытер их пёстрым платком и спросил...
Хрустит снег под его
тяжёлыми ногами, кругом напряжённое
молчание, обе стенки дружно обнимают бойцов широким кругом, покрикивая...
Возня,
молчание и трение о стену ногами, перемешиваясь с частым дыханием, показали, что упрямство или другой род сопротивления хотят сломить силой. Затем долгий неистовый визг оборвался криком Геза: «Она кусается, дьявол!» — и позорный звук
тяжелой пощечины прозвучал среди громких рыданий. Они перешли в вопль, и я открыл дверь.
Наступило
молчание, довольно красноречивое, чтобы нарушать его бесполезными объяснениями. Мне стало еще
тяжелее.
И вслед за тем наступила
тяжелая для всех минута полного
молчания. К столу подходили бесшумно, на цыпочках и, подойдя, вытягивали шеи, чтоб увидеть Фому.
Молодые люди, оставшись один на один, перекинулись несколькими пустыми фразами и, должно быть, почувствовав, что это только отдаляет их друг от друга, оба замолчали
тяжелым и неловким, выжидающим
молчанием. Любовь, взяв апельсин, с преувеличенным вниманием начала чистить его, а Смолин осмотрел свои усы, опустив глаза вниз, потом тщательно разгладил их левой рукой, поиграл ножом и вдруг пониженным голосом спросил у девушки...
Она села на диван в двух шагах от него. Фома видел блеск ее глаз, улыбку ее губ. Ему показалось, что она улыбается не так, как давеча улыбалась, а иначе — жалобно, невесело. Эта улыбка ободрила его, ему стало легче дышать при виде этих глаз, которые, встретившись с его глазами, вдруг потупились. Но он не знал, о чем говорить с этой женщиной, и они оба молчали,
молчанием тяжелым и неловким… Заговорила она...
Князь это видел, страшно мучился этим и нарочно даже сел на очень отдаленное кресло от жены. Прошло между ними несколько времени какого-то
тяжелого и мрачного
молчания. Вдруг тот же лакей, который приходил звать княгиню к князю, вошел и объявил, что приехал Миклаков. Княгиня при этом вздрогнула. Князя, тоже вначале, по-видимому, покоробило несколько. Княгиня, поспешно утирая слезы, обратилась к лакею...
Тяжелое и глупое
молчание. Лицо Саши неподвижно, черты резки и как-то слишком пластичны; не мягкою была рука того неведомого творца, что из белого камня по ночам высекал это мертвое лицо.
Покачивал головою грустно и вздыхал продолжительными
тяжелыми вздохами.
Молчание — и продолжительный, глубокий вздох; опять короткое
молчание — и снова еще более продолжительный,
тяжелый вздох.
Опять
молчание; потом стук от чего-то
тяжелого, брошенного в землю.
В сосновом лесу было торжественно, как в храме; могучие, стройные стволы стояли, точно колонны, поддерживая
тяжёлый свод тёмной зелени. Тёплый, густой запах смолы наполнял воздух, под ногами тихо хрустела хвоя. Впереди, позади, с боков — всюду стояли красноватые сосны, и лишь кое-где у корней их сквозь пласт хвои пробивалась какая-то бледная зелень. В тишине и
молчании двое людей медленно бродили среди этой безмолвной жизни, свёртывая то вправо, то влево пред деревьями, заграждавшими путь.
Он схватил голову руками, и несколько секунд прошло в
молчании. Наша избушка все продолжала вздрагивать, но ровный гул прекратился: опять послышались толчки, и мне положительно казалось, будто там, над рекой, лесом и ущельями размеренно шагал кто-то огромный и
тяжелый…
— Ну? — прервал опять Копыленков
тяжелое, хотя и недолгое
молчание, и Кругликов продолжал рассказ...
Наступило
молчание; только и слышалось, что
тяжелое дыхание больного.
Что бы ни сказал такой необыкновенный, хотя и странный человек, каким она воображала Лучкова, — она бы всё поняла, всё извинила, всему бы поверила Но это
тяжелое, глупое
молчание!
Не работалось; я не зажигал огня и, полулежа на своей постели, незаметно отдавался
тяжелым впечатлениям
молчания и мрака, пока короткий северный день угасал среди холодного тумана.
Гробовое
молчание камеры, казалось, стало еще глубже. Освещенная сальным огарком, она вся замерла, хотя не спал в ней никто, и отрывистые жалобы и проклятия бродяги с какою-то
тяжелою отчетливостью падали в испуганную, взволнованную и сочувственную толпу. Даже пьяная арестантка прекратила свои причитания и уставилась на Бесприютного мутным застывшим взглядом.
Через полчаса
тяжелого и неприятного
молчания рука в жандармской рукавице отворила одну из дверей, и в нее вошел Иосаф, совсем уже склоченный и с опавшим, до худобы трупа, лицом.
Наступило
молчание —
тяжелое, жуткое, длившееся минут пять. Дюковский молчал и не отрывал своих колючих глаз от побледневшего лица Псекова.
Молчание нарушил следователь.
Учитель подошёл к полке и стал рассматривать книги на ней, точно желая убедиться, — те ли это книги, которые стояли тут до приезда гостя? Обоим им было неловко, и оба они это чувствовали, отчего
молчание становилось всё
тяжелее…
Он остановился, и в потемневшей избушке опять водворилось
молчание, полное
тяжелой подавленности и испуга… Островский опустился на скамью, тяжело переводя дыхание, с искаженным, почти неузнаваемым лицом… Через несколько мгновений оно все передернулось неприятной гримасой, отдаленно напомнившей улыбку, и он насмешливо сказал старику...
— Ничего, отец, ты не беспокойся. Выздоровеешь, да еще как откалывать-то начнешь — по-небесному! — продолжал отец дьякон. Он лежал на спине и мечтательно глядел в потолок, на котором играл неведомо откуда отраженный солнечный луч. Студент ушел курить, и в минуты
молчания слышалось только
тяжелое и короткое дыхание Лаврентия Петровича.
Опять наступило томительное
молчание… Но это
молчание уже было не так глупо… Первый приступ, самый
тяжелый и бесхарактерный, прошел.
— Что вам угодно, барон? — спросила она после
тяжелого, минутного
молчания.
Наконец, господин Орлик прервал это
тяжелое, гнетущее
молчание: — Так как виновная не хочет сознаться, — заговорил он снова, — то придется прибегнуть к справедливому решению судьбы.
И
тяжелое легло
молчание. Катя пытливо заглядывала в не смотрящие на нее глаза.
Новое
молчание,
тяжелое, как кошмар.
Сквозь мрачное настроение опального боярина князя Василия, в
тяжелом, гнетущем, видимо, его душу
молчании, в этом кажущемся отсутствии ропота на поступок с ним «грозного царя», в угнетенном состоянии окружающих слуг до последнего холопа, сильно скорбевших о наступивших черных днях для их «князя-милостивца» и «княжны-касаточки», — красноречиво проглядывало молчаливое недовольство действиями «слободского тирана», как втихомолку называли Иоанна, действиями, неоправдываемыми, казалось, никакими обстоятельствами, а между тем Яков Потапович, заступившийся в разговоре с князем Василием за царя еще в вотчине при задуманном князем челобитье за Воротынского и при высказанном князем сомнении за исход этого челобитья, даже теперь, когда эти сомнения так ужасно оправдались, не находил поводов к обвинению царя в случившемся.
Наступило томительное
молчание. Слышно было только
тяжелое дыхание Агнии Павловны, сухими глазами смотревшей На Хвостову.
— Все замолкли и негромкий, бархатно-приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, в раз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» но несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся и в установившемся
молчании, слышалось
тяжелое пыхтенье.
О. Василий резко обернулся, быстро подошел к жене, точно раздавить ее хотел, и положил на голову
тяжелую прыгающую руку. И долго в
молчании держал ее, точно благословляя и ограждая от зла. И сказал, и каждый громкий звук в слове был как звонкая металлическая слеза...
Минута черного
молчания — далекий, тихо сверкающий, загадочный, как зарница, женский смех, — и стихло все, и
тяжелая тьма словно придавила идущих. Стало мертвенно-тихо и пусто, как в пустом пространстве, на тысячу верст над землей. Жизнь прошла мимо со всеми ее песнями, любовью и красотой — прошла в эту июльскую темную ночь.